Утро 27-го июня стояло ясным и солнечным. Лето было в самом разгаре,

все цвело, трава ярко зеленела. Около десяти часов деревенские жители

начали собираться на площади между почтой и банком. В некоторых городах

жило так много народу, что лотерея занимала целых два дня, и приходилось

начинать 26-го, но здесь жило всего человек триста. Здесь лотерея не

занимала и двух часов, так что можно было начинать в десять, и жители

могли вернуться домой к обеду, к двенадцати.

Волна выплеснула меня из мира, где птицы в небе, дети на пляже, моя
мать на берегу. На какое-то мгновение меня охватило зеленое безмолвие.
Потом все снова вернулось - небо, песок, дети. Я вышел из озера, меня ждал
мир, в котором едва ли что-нибудь изменилось, пока меня не было. Я побежал
по пляжу. Мама растерла меня полотенцем.

Говорят (хотя слухам и трудно верить), что история эта была рассказана самим Эдуарде, младшим Нильсеном, во время бдения у гроба Кристиана, старшего брата, умершего естественной смертью в тысяча восемьсот девяносто каком-то году, в округе Морон. Но точно известно, что кто-то слышал ее от кого-то той долго не уходившей ночью, которую коротали за горьким мате, и передал Сантьяго Дабове, а он мне ее и поведал.

Мистер Бенедикт вышел из своего домика и остановился на крыльце,
залитом солнцем. Мимо протрусила маленькая собачонка с умными глазами -
такими умными, что мистер Бенедикт не решился встретиться с ней взглядом.
В кованных железных воротах кладбищенской ограды, около церкви, появился
мальчик; мистер Бенедикт вздрогнул под его пронизывающе любопытным
взглядом.
 

Эта история записана по рассказу ее непосредственного свидетеля, русского

дворянина, очень набожного и совершенно надежного человека. Более того,

некоторые факты, упоминающиеся в ней, были выписаны из документов полиции

городка П. Свидетель происшествия приписывает все, что он видел, отчасти

божественному вмешательству, отчасти козням дьявола.

Во время страшного владычества холеры в Нью-Йорке  я воспользовался приглашением одного из моих родственников провести у него две недели в его уединенном, комфортабельном коттедже на берегу Гудзона. В нашем распоряжении были все обычные летние развлечения; прогулки по лесу, рисование с натуры, катание на лодках, рыбная ловля, купание, музыка и книги позволили бы нам провести время довольно приятно, если бы не страшные известия, каждое утро доходившие к нам из огромного города.

Он помнил, как бывало бабушка тщательно и любовно потрошила цыплят,
извлекая из них удивительные вещи: мокрые, блестящие петли кишок,
мускулистый комочек сердца, с целой коллекцией мелких камушков желудок.
Как красиво и аккуратно делала бабушка надрез по животу, извлекая все эти
сокровища, запуская туда свою маленькую, пухлую ручку. Потом все эти
сокровища нужно было разделить, некоторые - в кастрюлю с водой, остальные
- в бумагу, чтобы отдать соседским собакам. Затем бабушка набивала
цыпленка размоченными сухарями и ловко зашивала большой блестящей иглой с
белой ниткой

Уже давно опустошала страну Красная смерть. Ни одна эпидемия еще не была столь ужасной и губительной. Кровь была ее гербом и печатью - жуткий багрянец крови! Неожиданное головокружение, мучительная судорога, потом из всех пор начинала сочиться кровь - и приходила смерть. Едва на теле жертвы, и особенно на лице, выступали багровые пятна - никто из ближних уже не решался оказать поддержку или помощь зачумленному. Болезнь, от первых ее симптомов до последних, протекала меньше чем за полчаса.

Ровно год назад, под Рождество, в загородном доме, а точнее сказать, старом

родовом замке одного богатого финского землевладельца, собралось многолюдное

общество. Все здесь было окрашено гостеприимством, унаследованным от наших

предков, на всем лежала печать средневековых обычаев, связанных с преданиями и

суевериями, финскими и русскими.